- Со мной. Все. В порядке.
В угнетающей тишине затемненной комнаты голос звучал особенно резко. Он напоминал отрывистое шипение ядовитой кобры, разгневанной неуклюжим заговорщиком, и предупреждал своего единственного свидетеля о возможной опасности. Фокс знала, что слова эти мало соответствовали правде. Ее, конечно, вряд ли интересовала выпачканная в уличной грязи шерсть, и весь вид собаки, на первый взгляд ничтожный и жалкий, был по-прежнему преисполнен гордости и чувства собственного достоинства. Однако чем сильнее она старалась походить на светскую львицу внешне, тем более разбитой и изнуренной чувствовала себя внутри. Ирен не могла так просто справиться с очередным профессиональным поражением, и даже сейчас пыталась снова и снова понять собственные ошибки.
Иная же псица, скрывшаяся среди батистовых балдахинов своей кровати, с легкой иронией выдохнула. 
- Я в этом не сомневаюсь, - заискивающе тянет она и чуть отступает назад. Из-под пышных воланов, полностью скрывающих низ кровати, сука совсем уж не по-эстетически вытягивает крохотный таз. На треть заполненный холодной водой, он плевался ею, словно слюной, бурля и переливаясь глухими колокольчиками.
Фокс недоверчиво глянула на собственное призрачное отражение на дне посудины.
- Нам всегда нужно содержать себя в чистоте, - учтиво пояснила «ночная бабочка», взирая на гостью с легким сочувствием. Гостья же неохотно ступила передними лапами в чашу и поняла, что уже заняла ее ровно наполовину.
- Ну, - ореховые глаза с сомнением вскинулись на хозяйку, – допустим…

- Эй, есть кто дома?
Когда в безмолвие доходного дома врезался чужеродный поток радости и беззаботного веселья, Фокс уже успела отодрать от себя основную массу глинистых комьев, а старенький чан с водой заметно помутнел после пыльных лап. Тем не менее, без них даже дышалось гораздо легче, и сука медленно выдохнула, причем так, словно ее только что освободили от тесных кандалов.
«Ночная бабочка» же выглядела слегка напряженной.
Только поймав на себе ее полный смятения и легкого дискомфорта взор, Фокс наконец уловила радостные всполохи внизу и поняла – она здесь не к месту. Чувствуя всю неловкость наступившей ситуации, сука неловко сморщила нос.
- Кажется, пора двигать отсюда?
- Ты знаешь, где чердак…
Кивнув, воровка спешно покинула комнату. Оказаться в числе внештатных сотрудников борделя ей не хотелось, да и видок этого не позволял. На чердаке же никто и никогда не обретался, а это значило, что можно было хотя бы немного да отдохнуть после очередного тяжелого дня…
Под звуки собственного голодного желудка.
«Боже, никогда не любила осень», - внезапно подумалось Рыжей, и она обессилено распласталась по полу. На душе скребли кошки, и где-то в горле зарождался отчаянный крик непонимания и праведного гнева, но его просто нельзя было выпускать. Она знала, что должна вести себя тихо, как зашуганный кот, и уже безвольно поддавалась правилам этого дома.
- Отлично, прячусь и ищу утешения в закромах борделя… Куда же дальше ты скатишься, а, Фокс?..
Из груди вырвался тихий вздох. А после ее сознание внезапно вырвал из пучины безысходности чей-то приглушенный голос.
- Поставь… и можешь идти…
Сука лениво вскинула морду. Голос раздваивался и пробивался сразу из двух мест – сквозь бревенчатый пол и через приоткрытый в стене люк. Фокс закусила губу.
- Ты правда не собираешься присоединиться к веселью? – пробубнил какой-то новый тон, и Рен на долю секунды задумалась, не к ней ли был обращен вопрос. Подойдя ближе к люку, она медленно высунула нос.
То, что она ощутила всеми своими вибриссами и ужасно пустующим животом, просто не могло оставить ее равнодушной.
Сердце заколотилось сильнее. Голод завладел ее разумом. Фокси, поймав себя на странной мысли, ринулась прочь от окна и судорожно прошлась по комнате. Она вдруг подумала о том, что каждая из проституток сегодня обзаведется лакомым кусочком, а ее снова будет ждать голодная ночь. Холодная, долгая, мучительная ночь…
- Иди, прогуляйся… - заманчиво нашептывал ей голос из-под полов, шурупом вклиниваюсь в воспаленное сознание. – Иди, по-хорошему прошу…
Она дала очередной кружок по комнате. В ее мыслях вертелась мясная лавка, люди в длинных пальто, эгоистично зажавшие лишнюю колбасную палочку, злые полицейские, подстерегающие на каждом шагу – и голос, и запах, сопровождающийся этим голосом, и возбужденные крики клиентов доходного дома, и все, все сразу.
«Нет, я должна хотя бы посмотреть, - зашипело внутри нее. – Хотя бы одним глазочком».
Одно мгновение – и вот она уже медленно стекает на соседний этаж.

Это была тонкая грань между безумием и отчаянием, когда ни одно из слагаемых не обещает тебе успех. Когда-то давно Фокс и подумать не могла, что однажды ей взбредет в голову ретушироваться здесь, где все должны были быть своими, закадычными друзьями. Но сегодня ей придется воровать у этих самых своих – почти что своих, а воровской кодекс редко когда поощрял подобное. Конечно, далеко не все соблюдали его, всяких шкур хватало сейчас на окраине, но она-то не была этой шкурой…
Вернее, до сих пор не была.
«Да плевать я хотела на вашу мораль, - вдруг в приступе тихой ярости решила рыжая сука. – Разве может идти речь о морали, когда ты сам на грани издыхания?»
Она тихонько спустилась по лестнице вниз и выглянула из-за угла. Дверь была совсем рядышком от нее и манила собаку небрежно оставленной щелочкой между собою и косяком. Коридор казался пустым, даже слишком, и лишь подстегивал этой подчеркнутой свободой к делу, которое в собачьем сознании уже обрело статус «крайне важного».
Фокс, а вернее уже Ирен Фокс, медленно подплыла к двери и, прислушавшись к тишине помещения, ловко сунула морду в проем. Голодный взгляд ее тут же остановился на заполненной мясом и косточками корзинке, но, не позволив себе зацикливаться только на этом, сука мгновенно перевела его на фигуру подле окна.
«Спит?» - пронеслось в ее мыслях расслоившимся эхом, и воровка повременила, но всего пару секунд, чтобы лучше вслушаться в дыхание гостя напротив. Не понимая, что она уже оказалась замеченной, Рыжая плавно ступила лапами в комнату.
Так. Не дышать. Не торопиться. Никаких резких движений…
Рен плавно сменяла лапу за лапой, опасаясь ненароком попасть на неровный пол и огласить свое присутствие затяжным скрипом. Она то и дело скашивала взгляд в сторону дремлющего, как ей казалось, пса и поджимала губы каждый раз, когда очередной шаг ознаменовывался тихим шорохом.
Корзинка была все ближе и ближе.
Шесть хвостов. Пять хвостов.
Фокс заворожено сглотнула слюну, наполнившую пасть, и покрепче прижала к затылку подрагивающие от волнения уши. Напряжение охватило все ее тело, сводило челюсть до боли в зубах, но, несмотря на весь этот зудящий дискомфорт, на задворках сознания она чувствовала и слабый блеск адреналина, подвергшего сожжению все прочее, что могло выступать против.
Четыре хвоста. Три хвоста.
Сука кидает быстрый взгляд в сторону кобеля, но торопливо возвращает его к объекту своего вожделения, даже не успев разглядеть своего тайного врага, жертвы и охотника одновременно. Ею движет пропитавший всю комнату запах съестного, причем такого, о коем может помечтать даже не каждый заядлый воришка.
Два хвоста… Еще немного.
«Ну же, иди ко мне, мой трофей!»

Резким импульсом по телу пробежался страх. Один-единственный оклик со стороны белеющих под подоконником подушек – и из темноты на гостя гневным взглядом вскидывается пойманный с поличным вор. Еще секунда – и блещущая янтарными глазами тень застыла в оборонительной стойке. «Бей и беги!» - бешено кричали в мыслях старые знакомые голоса в тревожно-повелительном тоне. Они отбрасывают воровку куда-то в голодные серые дни, застланные пеленой ливней, и напоминают ей о былых промашках, стоивших стольких сил и очередного ужина. «Бей и беги!», - призывали они раз за разом из глубин воспоминаний, адреналином закипая в висках и жилах. Но взлохмаченная сука лишь ощерилась в ответ и, будто бы только сильнее раздразнивая хозяина корзинки, почти вплотную встала к заветному пуфу. «Некуда бежать, - хладнокровно отвечала она голосам из прошлого и с неподдельным равнодушием вслушивалась в напрасно потревоженный сердечный ритм. – Только действовать».
Зоркие янтарные очи пристальным взором прожигали фигуру пса. Это не был бешеный взгляд отчаявшейся болонки – это был взгляд отрешенно холодный, все подмечающий, взгляд собаки, способной анализировать и размышлять. Фокс рассматривала кобеля с тихим утробным рычанием, в котором неопытный читал «Не подходи – убью», а знающий – «Обхитри меня, если сможешь».
Пес подается в сторону – она с праведным гневом в глазах следит за его движениями, медленно опуская голову на линию тела, прикрывая собственное горло и будто готовясь к возможному рывку. Фокс перебирала сотню возможных планов в своей голове, выжидала моменты и возможности, изучала крепкое тело своего врага, пытаясь выловить недостатки в его фигуре. «Я не дамся тебе живой, - подчеркнуто стальным тоном говорила псица сама себе, распыляя внутри неистовую жажду свободы и жизни. Она отказывалась верить в то, что охотник и жертва поменялись местами, и была готова в любой момент доказать обратное. – И мертвой тебе я тоже не дамся».
Лунный свет серебряным бликом пал на ее морду, вынудив непривыкшие к свету глаза прищуриться. Ирен тревожно повела ушами, когда по комнате разлился настороженно-вопрошающий голос кобеля, смысл которого она не смогла уловить. Однако в ее сознание разом врезался поток гласных и согласных, почему-то застигших ее врасплох, и Фокс лихорадочно пыталась сложить все частички этого пазла воедино.
«Молния?» - смутно дублировала сука в собственном сознании. На ее морде поверх гнева и ярости запечатлелось искренне непонимающее выражение. Она точно помнила эту интонацию – ту самую, в которой самое простое слово становилось клеймом на всю жизнь, данью памяти и безвозвратному прошлому. Интонация, которая отбрасывает время на многие месяцы назад, к дням, когда безысходность еще не была столь близким другом.
Фокс отчаянно боролась с последствием ушедших дней, но когда заметила, что таким образом подпустила пса слишком близко, нервно мотнула крупом в надежде отдалиться и занять соответствующую стойку. Однако того, что произошло позже, сука никак не могла ожидать. Равно как не смогла предсказать и своей реакции – а она была резкой, грубой и пылкой. Стоило клыкам пса аккуратно сомкнуться на буром хвосте, как Рыжая, не потерпев подобного ханжества, опрометчиво бросилась вперед, клацнув пастью у самого уха метиса.
И вот в тот момент ее осенило.
Рычание тут же стихло. Испещренная резкими линиями напряженных мышц морда плавно разгладилась; сука нахмурила лоб, чувствуя неопределенный привкус обескураженности, не отдающий ни радостью, ни разочарованием – лишь чем-то неопределенным. Она словно все еще не могла понять, что видит именно то, что видит.
- Зо… - Фокс неловко осеклась, медленно вникая в саму суть сказанных ею слов. – Джого? Не может быть…
Собака в смятении отдалила морду от пса и выпрямилась. Теперь ей пришлось обдумывать произнесенное с двойным усилием, и та неопределенно встряхнула головой.
- Впрочем… Почему не может? - воровка странно усмехнулась, задумчиво опустив глаза в пол. Она буравила землю у себя под лапами еще пару секунд, а потом вскинула голову, с воодушевленной улыбкой разглядывая блики света на морде Духа.
- Надо же, - иронично хмыкнула Рен, - понадобилось целых два года, чтобы встретиться вновь... Я не думала, что потребуется так много… Эй!
В голосе скользнула нежная укоризна.
- …может быть, ты отдашь мне мой хвост? Это немногое из того, что у меня осталось, и я, между прочим, все еще в нем нуждаюсь.