- Нет, вы только посмотрите на них…
В низком, торопливо-тягучем голосе почувствовалась нота презрения. Обладательница его – собака грязно-бурого оттенка, затаившаяся на периферии зеленой поляны,  – брюзгливо повела носом. В отражении ее глаз отчетливо виднелись бесцветные эллиптические очертания рассекающей небо тарелки, и псица, со всей своей природной настырностью уцепившаяся за нее взглядом, негодующе комментировала все, что находила для себя неприемлемым.
Вот округлой формы кусок пластика, который на деле, конечно же, был отнюдь не бесцветным, а насыщенно малинового оттенка, взмыв в небо, постепенно приближался к земле, где молниеносной тенью за ним следом взметнулась легкая, как пушинка, псовья фигура и в изящном полете словила пресловутый снаряд. Секунда, вторая – и довольная своим финтом морда уже вырисовывает круги около пустившего фрисби человека. Оба, кажется, были невероятно счастливы.
- И вот это они называют весельем?! – в приступе охватившего ее возмущения Фокс резко отрывает голову, доселе прижатую к земле, от выкрашенного в изумруд ковра и звонко фыркает.
- Больше похоже на пустышку для слабоумных…
Она постаралась придать своему голосу максимально презрительный тон. Но в какой-то момент молодой суке показалось, что где-то там, в ее напускном высокомерном вокале, внезапно и совершенно невпопад забрезжила тень зависти – и это в долю секунды свело ее с ума, заставило ловким скачком подняться с мягкой, обогретой солнцем травы и уже с каким-то воистину чертячьим азартом закусить губу.
- Подумать только, Фокс, эти доходяги даже не знают, что такое истинное веселье! – усмехнулась она в разговоре с самой собой и живо встряхнулась, разлохмачивая и без того неаккуратные пряди огненно-рыжих ушей. Она вдруг почувствовала, как  некая пламенная искра, мелькнувшая внутри нее всего пару минут назад, дала начало целой огненной буре, переполнявшей ее теперь до кончиков коготков с невероятной силой.
Пожалуй, она знала, чего ей хотелось больше всего…
Она хотела фурора.
И картинка, тут же вставшая пред ее живым воображением, до такой степени поразила ее, что Фокс не сдержала тихого раскатистого смеха. Это был сдержанный смех маленького ребенка, задумавшего невинную шалость и искренне боявшегося, что его раскроют раньше времени. Бурую мордашку тут же озарила радостная улыбка, и Фокси мгновенно припала телом обратно к земле, вперившись глазками во все тот же парящий малиновый круг, ожидая лишь одного – идеального момента.
«Кем бы ты ни был, глупый пес, я покажу тебе, что такое настоящий отрыв…»
Именно эта мысль мелькнула в ее голове в тот самый последний момент – в момент, когда яркий округлый фантом цвета фуксии взмыл в небо, когда спортивного вида пес рвется следом, когда ее лапы с феноменальной скоростью отрываются от земли.
Фоксли плохо помнит последующие секунды. Это был всплеск счастья, адреналина, гнева, страха, ликования и еще тысячи тысяч прочих эмоций. Они затмили ее разум, стерли все границы и парковые текстуры, оставив лишь ее, безграничное небо и малиновый круг. Ее тело, легкое и гибкое, плывет по озаренной солнечными лучами синеве неба, и никакая случайность не смела очернить момент ее личного триумфа.
Тарелка была в ее зубах. Она была поймана под неразборчивые, восторженно-пораженные восклики со стороны, и в них Фокс слышала лишь гром собственного успеха.
Ее лапы коснулись земли. Легко, словно бумажный планер, собака приземлилась и прямо так перешла из своего скорого полета в стремительный бег. Первым ее воспоминанием оказалось то, как сквозь плотно зажатую в пасти тарелочку она, шепелявя, бросила одну-единственную фразу:
- Эй, салага, догони меня, если сможешь!

«А ну стой, беспородная шавка!»
Ох, сколько злости в ней пробуждали эти слова! Они впивались в ее сердце ржавым грузом, изъедая его изнутри, но, как ни странно, Фокс не чувствовала привычной щемящей боли в мохнатой груди. Вместо этого злость и обида от услышанных слов лишь подливали масла к и без того бушевавшему огоньку ее молодости, и она неслась, как ветер, хохоча сквозь зубы от получаемого удовольствия. Ее тешила мысль, что целая орава сильных и крепких псов сейчас так нелепо гналась за нею, лохматой и нескладной, едва успевая перебирать своими чистенькими лапами с аккуратно выстриженными когтями.
«Я – солнце этого дня! – вдруг подумала рыжеухая с каким-то благоговением и лишь крепче стиснула тарелку в своих зубах от навестившей ее мыслишки. – Я, безродная и бесхозная!»
Фокс наскоро, тяжело дыша, пересекала тренировочное поле, буквально сшибая прочих людей и собак – причем самым виртуозным образом. Одних она ловко огибала в самый последний момент, других миновала в изящном прыжке, третьих заставляла шарахаться от одного только вида той толпы, которую Фокс вторым хвостом неизбежно тянула вслед за собой.
«Остановись, рыжая дрянь!»
«Попадись мне только, я надеру тебе твой вшивый зад!»
«Не догонишь, не догонишь!» - вторила собака про себя им в ответ, зайцем петляя по полю, как ее учили когда-то местные воришки. «Беги! – говорили они. – Беги так, словно у тебя на хвосте целый бойцовский отряд, и либо они разорвут тебя на куски, либо ты щелкнешь им всем по их вздутым самомнением носам!»
И она неслась – веселясь от души.
Но как бы ни хотелось просто наслаждаться своей невинной шалостью, переросшей уже в целое стихийное бедствие, уровень игры становился все сложнее. Мало того, что силы и запасы кислорода в легких суки уже оставались на исходе, так и народ становился в своих идеях все более изобретательным.
«А ну, бери эту тварь в кольцо!» - ловко скомандовал кто-то на периферии ее видения, и Фокс едва успела увернуться от чьих-то  цепких рук. Породистые собаки вокруг залились негодующим лаем, люди бросились врассыпную, но только для того чтобы загнать ее в угол. «Ничего у вас не выйдет!» - поддакивая возросшему чувству гордости, рокотала про себя Фоксли.
Ибо звезда не может погаснуть в самый судьбоносный момент!
Она не может погаснуть!
Так и ты беги, дворняжка. Утри носы этим зазнавшимся кобелькам с их тарелочками и медальками, с их кормежкой три раза в день и почесушками за ушком! Ты же лучше их, Фокс!
Ты всегда будешь лучше их!..
Или...

Говорят, что любое зло можно обратить в добро. Что одного лишь личного побуждения достаточно, чтобы подвести дело к миру. Что раскаяние и признанная вина, проведя тебя через испытания и боль, раскроют пред тобой безгранично прекрасную и светлую жизнь, в которой не будет больше ни обид, ни страданий, ни нужды.
Фокс помнила эти слова. Ей до сих пор слышится порой этот мягкий голос, принадлежавший бродячей городской собаке, что когда-то давно со странной нежностью и благоговением твердила маленькой дворняжке о заоблачном мире, о светлой Вальхалле, о великих Богах, что неизменно помогают искренне верующим псам во всех их делах и с трепетом наблюдают за каждым из своих детищ.
«Живи по законам любви и правды, и тебе всегда будет что поесть и где укрыться».
Но Фокс знала, что нет в этой жизни никакого закона… Кроме, пожалуй, одного: беги. Беги куда хочешь и откуда хочешь; беги не оглядываясь; беги, не растрачивая попусту силы; беги, никогда и никому не взывая о помощи. Потому что никто тебе не поможет – потому что любой из тех, от кого ты ожидаешь спасительной лапы сегодня, может оказаться твоим предателем и преследователем завтра.
«Пожалуй, - подумала Фокси, вдруг со всей отчетливостью увидев перед собой очередное собачье тело, - в таких условиях жить по законам любви и правды ты вряд ли успеешь».
В какой-то момент внутри нее сжалось сердце. Сжалось – и отказалось разжиматься. Она подумала, что вот и все, вот она и оказалась в углу, глупая и бесстрашная, хотя сама до конца не верила в это… «Я проскочу», - твердила собака сама себе, ища лазейки вокруг, думая, как же ловко выкрутиться из устроенной для нее засады. Она один за одним прикидывала варианты, металась между своими же мыслями, зная, что любое неверное решение могло дорогого ей стоить. Она уже догадывалась, что сделают с нею явно обиженные спортсмены и их бездушные хозяева, и наотрез отказалась принимать такой исход. А потому тело ее напряглось, адреналин камнем врезался в ее голову и ворох мыслей, набивавший ее, и Фокс приготовилась к очередному маневру, решительному и решающему.
…И именно в этот момент случилось то, чего она никак не могла ожидать.
Разительный вскрик стрелой пронзил ее слух. Фокс вздрогнула и сбилась с мысли. Но вместе с ней потерял самообладание и пес впереди. Окружение оказалось прорвано – впрочем, Рыжая даже и думать не думала об этом. Взгляд ее взметнулся куда-то в сторону, она уловила огненные всполохи где-то позади себя и лишь, как могла, надбавила скорости.
«Что бы это ни было, - говорила собака сама себе, уже не просто сжав в зубах злосчастную тарелочку, а самым жестоким образом прокусив ее насквозь, - меня это ни коим образом не интересует. Совсем. Абсолютно… Вперед! Бежим, Фокс, бежим!»
Тем не менее, она приврала даже самой себе. Случившееся ее еще как заинтересовало. Но она не имела права оборачиваться – это был ее личный закон, это был закон всех тех, кто вынужден пожизненно бежать от судьбы, в том числе, и от разъяренной толпы. Поэтому мохнатый Зорро сам мелькнул где-то в углу ее обзора. Фоксли мгновенно уловила его приказной рык и даже успела в общих чертах зарисовать в своей памяти морду незнакомца – а после ее взлохмаченное тело кубарем улетело в заросли, где суку застигла новая борьба, не менее тяжелая, но достаточно короткая, - это была борьба с силой инерции, безжалостно тащившей ее по земле.
Следующие мгновения были смутными – они были похожими на те, когда она застыла в воздухе в прыжке за фрисби, но преисполненные какого-то иного, нового триумфа, чем тот, который был прежде. К этой победе примешивалась и странная, тупая боль.
Физическая.
Только спустя несколько секунд Рыжая осознала, что пластом растеклась по земле, жадно глотая воздух. Она делала это бесшумно, боясь привлечь к себе лишнее внимание, и потому делала это как-то особенно профессионально. Она дышала так, словно только что взяла медаль в чемпионате мира по бегу с препятствиями, вырвав ее у самых закоренелых чемпионов.
Прокушенный кусок пластика безжизненно валялся рядом. Фокс скосила к нему глаза. Морда ее тут же озарилась улыбкой, истерично-радостной, а следом раздался и беззвучный смех. Он охватил все ее тело, Фокси зажмурилась и откинула морду, сдерживая всплески беспричинной радости, в конвульсиях сотрясавшей всю ее натуру, от кончика хвоста до потрясающих огненных ушек. Она смеялась сквозь зубы, прижимая лапы к груди и едва ли не плача от переизбытка чувств. Так, наверное, сходят с ума все великие псы…
Псица прерывисто выдохнула и разомкнула веки. Голубое небо, исчерченное зелеными полосками кустарника, пылало и сверкало лазурью. В морду мягко дул ветерок.
Неподалеку рычали собаки.
Этот образ легко овладел ее разумом. Будто бы секунду назад собака забыла все, что с нею произошло, а теперь память вернулась, как озарение свыше, и ее бренное тело после недолгого райского блаженства наконец вернулось на землю.
Фоксли резким движением перекатилась со спины на живот. Левое плечо едва жгло после не слишком мягкого торможения, но окраинная не обращала на это ровным счетом никакого внимания. Аккуратными, точными движениями она подползла ближе к краю зарослей и безмолвно, поджав губы, всмотрелась в вырисовывающуюся ей картинку.
«Вот он ты, - подумала сука, высмотрев очертания ее пушистого Зорро, вставшего супротив целой оравы обиженных ее невинной шалостью псов. – Вот он ты какой… Что же ты делаешь, глупый?»
Даже в собственных мыслях Фокс постаралась придать своему голосу иронически-насмешливую нотку. Но она знала, что в этом вопросе не было ни насмешки, ни злорадства. Это было редчайшее любопытство, загоревшимся в ней подобно огоньку небесного фонарика. Она наблюдала за действиями рыжего пса и поймала себя на том, что переживает за его благосостояние – потому что, возможно, была женщиной – одним из самых чувствительных существ на земле. А может быть потому, что в ее обществе редко кто протягивал другому лапу помощи, и она была одной из тех немногих в той среде, кто действительно бескорыстно мог это сделать.
«Бескорыстно… Нет, нет, так не бывает. Не здесь, не в этом мире, не со мной… Тогда что же ты задумал, пес?»

«Ну же, уходи, безумец!»
Эмоции ее больше не поддавались контролю. Фокс утратила зачатки того образа, который выдумала себе когда-то, и теперь смотрела на рыжего пса с выражением полнейшего ужаса, чувствуя, как тело охватывает новая волна напряжения. На морде ее была высечена мина искреннего непонимания, легкого возмущения безрассудностью ее внепланового спасителя и… восхищения им. Она рассматривала боевой оскал метиса, его стойку, его взгляд – и приходила в восторг от мысли, что все это сделала она. Но вслед за этим восторгом с еще большим напором пробивал и странный, липкий страх...
«Нет, нет, даже не думай об этом, Фокс, - ругала себя безродная. – Не смей испытывать к нему жалости, не смей сопереживать ему. Ты не просила его о помощи, он сам бросился на рожон, и не ты тому вина и причина… Не связывай себя чувством благодарности. Не связывай себя долгом. Ты же знаешь, что это не принесет тебе ничего кроме проблем».
И тем сильнее протестовал ее разум, чем острее становилась обстановка. Фокс с пристальным вниманием разглядывала некого Бешенного, изредка поглядывая на кучку собак сбоку. Она искренне не могла понять, каким Макаром успела зацепить этого странного пса с проницательным взглядом, пред которым так трепетали домашние. Она бы не стала… Что же Фокс упустила?
Неужели так заигралась?..
И не заметила?..

Когда периметр оказался чист, колкие кусты затрещали. Царапая о сухие сучья лапы и морду, Фоксли безмолвно покинула собственное укрытие, исподлобья взирая на рыжее тело… пса по имени Джого. Она запомнила это имя.
Псица не решилась подходить к нему слишком близко, аргументируя то типичной осторожностью собаки с окраины, хотя не сразу поняла, что на морде ее отпечатался отнюдь не страх. «Зачем ты это сделал?» - это читалось в ее глазах настолько отчетливо, что Рыжая, смекнув это спустя пару секунд размышлений, спохватилась и непринужденно встряхнула ушами.
- Забавно вышло, - хохотнула она, но в голосе ее треснула неуверенность. – Кажется, им не понравилось, какую игру я им придумала… Интересно…
Ее взгляд сощурился, и черничные губы вытянулись в язвительной улыбке.
- …чем это я обязана храброму Зорро? Прошу заметить, я вполне могла постоять за себя. Может быть… не так, несколько иначе, но все же…
Ее голос осекся. Собака неуверенно передернула плечами, оглядывая сначала взъерошенного кобеля, затем свое взлохмаченное тело, истертый бок, переломанные кусты – и снова кобеля. Ей тяжело было идти по тому наставлению, которое она давала себе вот только что, и чувствовала злость по этому поводу. Эта злость вынуждала ее молчать и тупить взор в выражении странного смятения, потому что чувства ее не сходились с законами, по которым она привыкла жить.
«Никогда и ни за какие коврижки не связывай себя чувством долга».
Но что, если…
- Спасибо, пес...
Это прозвучало так тихо, словно Рыжая надеялась, что ее не услышат и проигнорируют. И в то же время она понимала, что не могла не сказать этого. Нет, она могла бы сказать… как-то иначе, с лихвой, с ядом в голосе, это Фокс умела, но это прозвучало бы не так. Не так, как ей хотелось бы, чтобы это прозвучало.
- Ты вправе содрать с меня три шкуры, - сука невесело усмехнулась и все же выпрямилась – гордо, как собака самых радужных кровей. И ни растрепанный вид, ни измазанная в земле шерсть не мешали ей выглядеть самой аристократичной дамой окраин.
- Но если честно, – дворняжка в пару шагов сблизилась с метисом и теперь уже на удивление нагло смотрела в его суровую, даже слишком, морду, будто не остерегалась его всего минутой ранее, - дурак ты. Ой дурак. Кто бы мог подумать – да ни один пес в здравом уме не бросится на ораву гневных собак, пускай даже и домашних. И ради кого? Ради… гм… «беспородной шавки»? Дворняжки с куском малинового пластика?..О!  – Фокс оживленно встрепенулась. - Мой фрисби!
Кусты с жалобным треском вновь оплели собой грязную шкуру. Рыжая утонула в них одним махом – и так же легко из них вылетела, уже с тарелочкой в зубах, подцепив в придачу к старым соринкам на мехе еще парочку новых.
Игрушка бесшумно плюхнулась на траву.
- Кажется, ему пришел конец, - Фокс обреченно вздохнула, разглядывая вмятинки от собственных зубов, но тут же с улыбкой добавила. – Впрочем, какой-нибудь простофиля все равно его загробастает. На Черном Рынке и не такое сбывают. Хотя… Может быть, я оставлю его себе. Он симпатичный, - и она рассмеялась, нелепо виляя хвостом.

«Что такое, боец, неужели тебя сбило с толку смущение?»
Фокс медленно опустила на землю круп. Карие глаза непринужденно изучали бежавшего ее взгляда кобеля – и резкие линии морды стали плавно смягчаться. Экспрессивные блики эмоции побледнели на фоне оттененного солнцем лика, и приторно-сладкая масть улыбки мгновенно выцвела. Вместо них осталось нечто иное, заключенное в легком прищуре глаз и в их слабом, загадочном огоньке с едва искрившейся хитрецой. Пожалуй, если она и улыбалась, то улыбалась определенно глазами. Чуть приподнятые уголки смольных губ едва ли выражали былое веселье.
Псица рассматривала Джого с запрокинутой вбок и чуть назад головой. Ее буроватый хвост все еще плавно влачился по земле из стороны в сторону и замер лишь тогда, когда глубокие обсидиановые глаза метиса наконец обратились к ней. Болтливая Молния? Метафора показалась суке потешной, и она беззвучно усмехнулась, чуть покачнувшись, а затем медленно вытянулась носом вперед, навстречу псовьей морде.
- О, нет, пес, я все расслышала, - протяжно вымолвила дворняжка,  и голос ее лег на воздух тихо и нежно, словно она делилась с другом строжайшим секретом, - Больше, чем тебе кажется. Но звание глупого Зорро тебе бы подошло больше. А что касается «болтливой Молнии»…
Собака выпрямилась.
- …Молнию много как зовут. «Подзаборная шавка», «Безмозглая псина», «Вшивая прошмандовка», - она малодушно  пожала плечами, словно это уже давно не задевало ее самолюбия. – И все то, что ты слышал до этого. Ну, а для своих – просто Фокс.
Бурая бровка иронично выгнулась. Ирен дала себе пару секунд, чтобы изучить реакцию Джого на ее слова, а после все с той же невозмутимостью продолжила:
- Впрочем, зови, как хочешь. Мне уже не на что обижаться. В конце концов… - она замялась, отвела взор в сторону и невесело усмехнулась, - не люблю я этого говорить – но я обязана тебе. Не жизнью, так хотя бы целым хвостом.
Где-то далеко на протяжении всего их разговора вспыхивают человеческие голоса и собачий лай. Дворняжка не сразу смекнула, что все это время напряженно вслушивалась в звучание тренировочной площадки, но когда это осознание все-таки пришло, последние краски веселости покинули дамский образ. Фокс хмуро огляделась вокруг. Она знала, что злобные взгляды еще изредка вскидывались в их сторону, и что те немногие, кто еще остался здесь после былой встряски, продолжали проклинать их в спины.
«Неужели мы все еще здесь? - вдруг мелькнуло в ее мыслях с долей тревоги. – Не кажется ли тебе, что стоит уносить отсюда лапы, пока нас не настигла кара в лице кого-нибудь еще?»
- Они могли вызвать отлов, - вдумчивый взгляд тут же скосился в сторону Джо, скользнув по его раненному предплечью. – Бессмысленно здесь оставаться. Конечно, если только ты не хочешь продолжения банкета.
Фокс оголила белоснежные клыки.
- Могу устроить.